— Ну и что же! — радостно сказала Таня. — В дороге он сменил ермолку на шляпу.
Она полетела к бывшему Застенчивому Кролику, и он вышел к ней с женой и детьми — их было у него уже трое.
— Застенчивость — это не что иное, как отсутствие воспитания, — сказал он. — Надеюсь, мы с женой сумеем внушить это детям. Да, Лекарь-Аптекарь спрашивал меня, как проехать к Ученому Садоводу. И я показал дорогу, хотя тогда был еще очень застенчив. Вы как, по воздуху или пешком? Лучше по воздуху. Черепичная крыша.
— Спасибо. До свидания.
— Счастливого пути. Дети, что нужно сказать?
— Счастливого пути, — хором сказали крольчата.
Лекарь-Аптекарь, Петька и Старая Лошадь отправляются в Мухин, а за ними — и сама аптека «Голубые Шары»
Между тем выезд, на который стоило посмотреть, превратился в выезд, на который невозможно было досыта насмотреться. Прощаясь, Ученый Садовод украсил Старую Лошадь розами, и теперь она стала похожа на пряничного доброго льва, которого хотелось съесть, — так она была мила и красива. В шляпе Лекаря-Аптекаря тоже торчала роза, но бледно-желтая, чайная, называющаяся так потому, что она была привезена из Китая. А китайский чай, как известно, так хорош, что его пьют без сахара, — во всяком случае, сами китайцы. Петька, который, как все мальчишки, презирал цветы, все-таки обвил водовозную бочку цветущим голубым плющом и приколол к своей курточке несколько анютиных глазок. Словом, выезд утопал в цветах, и было бы очень хорошо, если бы пассажиры (или хотя бы Лошадь) знали, куда они едут. Гусь-предатель, которого они захватили с собой, даже спросил Петьку:
— Скажите, пожалуйста, куда вы изволите ехать?
Он стал очень вежлив после того, как этот мальчик чуть не свернул ему шею. Но, хотя Петька и сказал отрывисто: «Куда надо», никто не мог ответить на этот вопрос.
— Прямо или направо? — спросила Лошадь, когда они добрались до перекрестка, на котором скучал, повесив голову, длинный белый столб-указатель.
«Мухин — 600 метров», — было написано на стрелке, показывающей прямо. «Немухин — тоже 600», — было написано на другой, показывающей направо.
— Айда в Немухин! — закричал Петька.
Лекарь-Аптекарь строго посмотрел на него и сказал Лошади:
— Прямо.
На ночлег пришлось остановиться в поле. Лекарь-Аптекарь завалился на боковую, а Петька стал рассматривать его банки и склянки. Одну, в которой что-то поблескивало, он откупорил, просто чтобы понюхать, — и Солнечные Зайчики стали выскакивать из бутылки, веселые, разноцветные, с отогнутыми разноцветными ушками. Одни скользнули в темное, ночное небо, другие побежали по дороге, а третьи, прыгая и кувыркаясь, спрятались в траве.
На бутылке было написано: «Солнечные Зайчики. От плохого настроения. Выпускать по одному».
Ну вот! А он небось выпустил сразу штук сорок. И Петька поскорее заткнул бутылочку — испугался, как бы ему не попало.
Наутро они приехали в городок Мухин и сняли комнату у молодого Портного, который целыми днями сидел поджав ноги и шил пиджаки, жилеты и брюки. Вечерами, чтобы размять ноги, он катался — летом на роликах, а зимой на коньках. На роликах он катался лучше всех в Мухине, а на коньках едва ли не лучше всех в Советском Союзе. Если бы не музыка, он, может быть, стал бы даже чемпионом — так ловко он выписывал на льду имя девушки, на которой собирался жениться.
— Не можете ли вы вылечить меня от любви к музыке? — попросил он Лекаря-Аптекаря. — Дело в том, что на катке каждый вечер играет оркестр, а я так люблю музыку, что забываю о своих фигурах. Однажды, например, я заслушался и вместо трех с половиной сальто в воздухе сделал только три. Ну куда это годится!
С такой удивительной болезнью Лекарь-Аптекарь встретился впервые. Любовь к деньгам, или так называемую скупость, он лечил. А вот любовь к музыке… Он обещал подумать.
В общем, если бы не Гусь, который все время боялся, что его съедят, в Мухине жилось бы прекрасно. Гусь начинал ныть с утра:
— А вы меня не съедите?
— Не съедим, — отвечали ему. — Но только потому, что гусятина у тебя невкусная, старая. А то съели бы, потому что ты — предатель.
— Ну и что же? Подумаешь! Ну и предатель! Тогда отпустите. Меня дома заждались.
— А домой нельзя.
— Почему?
— Потому что ты скажешь Великому Завистнику, что мы в Мухине. И он такое с нами устроит, только держись!
Гусь успокаивался, но наутро опять начиналось:
— А вы меня не съедите?
В общем, было бы хорошо, если бы аптека не соскучилась по своему Аптекарю.
Соскучились бутылки, большие, маленькие и самые маленькие. Соскучились Голубые Шары, годами слушавшие бормотание своего хозяина, который разговаривал с ними, как с живыми людьми. Порошки пересохли и пожелтели. На микстурах появилась плесень. И хотя многие врачи в настоящее время утверждают, что плесень тоже лекарство, никто еще не пробовал лечиться ею от зависти или лени. Единственный человек, побывавший в аптеке, был мухинский Портной, да и то лишь на несколько минут: у него были дела, и он торопился. Лекарь-Аптекарь дал ему ключи, чтобы он поискал лекарство от любви к музыке, мешавшей ему стать чемпионом.
Но больше всех, без сомнения, соскучились белочки. Беспокойно двигая своими пушистыми хвостами, они всё прислушивались — не скрипит ли дверь, не пришел ли хозяин?
Именно они-то и начали этот перелет — по-видимому, единственный в истории аптек всего мира. Присев на задние лапки, они прыгнули в маленькую комнатку за аптекой, а оттуда в открытую форточку, ту самую, через которую вылетела Сорока.
Как они догадались, что Лекарь-Аптекарь скрывается в Мухине, осталось неизвестным, хотя можно предположить, что они узнали об этом от Портного. Так или иначе, белочки выпрыгнули и полетели — ведь они прекрасно умеют летать. За ними помчались к своему хозяину порошки, таблетки, микстуры, травы, пилюли, коробочки, пузырьки, и среди них тот, на котором было написано: «Живая вода». И наконец, последними неторопливо поднялись в воздух Голубые Шары — левый, на котором было написано: «Добро пожаловать», и правый, на котором было написано: «в нашу аптеку».
Все это произошло очень быстро — Портной не успел опомниться, как его мастерская превратилась в аптеку: порошки, немного перемешавшиеся дорогой, расположились на своих местах, микстуры и настойки выстроились рядами. И хотя в мастерской было тесновато, зато на длинном портняжном стеле — куда просторнее, чем на вертящихся этажерках. Голубые Шары по старой привычке удобно устроились на окнах. Висевший между ними кусок картона тоже перебрался в Мухин, но теперь Петька переделал надпись: «Хотите — верьте, хотите — нет: аптека открыта».
Таня находит Лекаря-Аптекаря
Трудно было представить себе, что худенький старичок, поливавший левкои из старой, заржавленной лейки, и есть Ученый Садовод, о котором писали, что он прекрасно разбирается в цветах и некоторых полезных насекомых. Но к сорокам он относился, без сомнения, плохо, потому что едва Таня показалась на дороге, как он нахлобучил на себя шляпу, поднял плечи и замер — изобразил пугало, очевидно совершенно забыв о том, что как раз пугало-то и должно изображать человека.
— Простите, — робко начала Таня. — Я не трону ваши цветы, а червяк мне попался только один, да и то полудохлый. Я ищу Лекаря-Аптекаря. Мне сказали, что он остановился у вас.
— Ах, боже мой! Не напоминайте мне о нем, — сказал Ученый Садовод со вздохом. — Бы знаете это чувство? Человек уезжает, и вдруг оказывается, что жить без него невозможно. Мои цветы так соскучились по нему, что приходится поливать их по три раза в день. Сохнут!
— Где же он?
— Не знаю. Он очень торопился. Я боюсь за него, — тревожно сказал Ученый Садовод. — Мне кажется, что он просто-напросто удирал от кого-то.
Что могла сказать бедная Таня? Она поблагодарила и улетела.
Так она и не нашла бы Лекаря-Аптекаря, если бы в поле под Мухином не наткнулась на Солнечных Зайчиков, которых Петька выпустил из бутылки. Они еще прыгали, скользили в траве, прятались друг от друга. Заигрались! Ведь они были зайчики, а не взрослые зайцы.